– Палач! – ахнула я.
– ...Вторым от руки бандитов пал директор санатория Арсений Арсеньевич Булыгин. Как сообщили в администрации санатория, преступники ничего не похитили. Ввиду особой тяжести преступления дело передано в областной следственный комитет. Как заявил нам следователь по особо важным делам Николай Модянов, принявший дело к производству, основных версий две: первая – криминальные разборки, борьба за передел сфер влияния; вторая – нападение совершила банда наркоманов, искавшая в санатории смертоносное зелье...
Костя сделал звук потише.
– Ма, это здесь ты работаешь? – вдруг спросил Максимка, кивая на экран.
– Да, малыш, – рассеянно ответила я.
– Как хорошо, что вчера тебя там не было! – воскликнул мой сынок.
– Еще бы, – пробормотала я.
Мои мысли были заняты другим. Константин наклонился ко мне и прошептал:
– Версии о том, что нападение – месть за смерть пациента, не прозвучало...
– Хватит вам шептаться! – с нетерпеливым неудовольствием перебил нас сынок. – Мы гулять идем?
Прошла неделя.
Нападение на санаторий по горячим следам раскрыть не удалось.
Тело седого карлика родственники забрали хоронить в Москву. С ними же уехала и его дочка Анжела. Убитого палача, Игоря Воробьева, похоронили на нашем кирсановском кладбище.
Старцев – как и предсказывал Костя – исчез.
В санатории появились хозяева – какие-то фирмачи из Москвы. Они представили коллективу нового директора. Впрочем, меня это уже не касалось. И моей подруги Машки тоже. Мы из санатория уволились.
Машка вернулась на свою прежнюю работу и уже снова клянет ее на чем свет стоит. Зато у нее (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить) налаживается личная жизнь. Она встречается с амбалом Кириллом, у которого, несмотря на гору мышц и крохотную голову, оказалось нежное сердце. Кирюха тоже больше не работает в санатории, но без труда устроился в единственное в нашем городке охранное агентство.
Константин позаботился о том, чтобы отставнику Рычкову в нашей райбольнице организовали хорошее лечение и уход.
Я навестила своего воздыхателя в стационаре. Он, конечно, сдал, но держался молодцом. Мы с ним даже погуляли немного по больничному парку, и он вел меня под руку. Больше всего Петра Архиповича волновало: когда врачи разрешат ему смотреть футбол.
Моя мама, пережившая похищение, а затем счастливое возвращение внука, стала настолько трепетно к нему относиться, что не отходит от него ни на шаг. Максимка чувствует повышенное внимание к собственной персоне и начинает потихоньку наглеть. Придется мне, когда я вернусь (или, может быть, заберу его из Кирсановки), срочно заняться его воспитанием.
Что касается меня – мы с Костей действительно поехали в Москву...
...Мы несемся по трассе на его иномарке. Окна открыты, и теплый воздух треплет наши волосы. Костя улыбается, шутит, иногда его правая рука гладит мне бедро и колени. Я кричу ему: «Крепче за баранку держись, шофер!» – а Костя говорит, что не может от меня оторваться и предлагает съехать с трассы на проселок, прямо в лес... Недолго думая, мы так и поступаем. Потом снова садимся в машину и мчимся вперед...
Правда, когда Костя утверждал, что приглашает меня в столицу без всякой задней мысли, он опять врал.
На самом деле это не просто поездка двух любовников. Константин признался, что моей персоной заинтересовались в той самой таинственной организации, на которую он работает. Поэтому я еду на собеседование. Мой любимый считает, что с моим характером и с теми навыками, которые мне когда-то дал Юрик, а потом я оттачивала самостоятельно, у меня неплохие шансы.
Так что вполне может быть, что я стану работать в столице.
А что касается наших отношений...
Костя не скрывает, что ему хорошо со мной, что я ему желанна.
Однако (я же вижу!) он охотно поглядывает и на других симпатичных женщин. И познакомиться со своими родителями пока не предлагал. Так что нашла ли свою вторую половинку – я до сих пор не знаю.
Я честно прожила в «Ариадне» до окончания путевки, похудела еще на четыре килограмма, и вся одежда на мне – ох, до чего же приятно! – теперь болталась. Лицо тоже утратило прежнюю пухлявость, но больше всего я гордилась руками – прежде то были кувалды в духе кустодиевских девиц, а сейчас, спасибо регулярным занятиям с гантелями, – их украшают не жир, но мышцы.
Бэлочка, в кого ты превратилась! – завидев меня на пороге, ахнула мама.
– А что не так? – растерялась я.
Вообще-то я надеялась, что похвалят – все-таки минус десять кило, и новая стрижка, сделанная перед свиданием с Костей, мне идет, и отсутствие пухлых, румяных щечек, по-моему, тоже.
Но у нас в семье в почете исключительно кустодиевские дамы – поэтому вместо комплиментов моему преображению мама с бабулей весь вечер причитали по поводу худобы и бледности их кровиночки.
– Да и взгляд у тебя стал какой-то затравленный, – ворчала бабушка.
А мама пытливо вгляделась в мое лицо:
– Ты, Бэлка, того... не беременна?
Тут я совсем рассердилась. Отодвинула недопитый чай, хмуро посмотрела на квохчущих родственниц:
– Ерунду какую-то говорите!
И не удержалась от подколки:
– Это только вы из отпусков младенцев привозили... А я человек современный. Меры принимаю.
И, конечно, вызвала новый взрыв негодования: я, видите ли, не только дерзкая и злоязыкая, но еще и гулящая! Это я-то, которая в «Ариадне» считалась последней тихоней!
...Естественно, что после такого приема я и в гости к отцу ехала с опаской. Боялась, что тоже начнет гадости говорить, да еще и снова упрекнет, что я с альфонсами в санатории связалась.