Препарат, называемый «прививкой альтруизма», разрабатывался Старцевым Г.С. на протяжении пятнадцати лет и имеет следующий механизм действия. В первые минуты после его приема человек испытывает состояние подъема, бодрости, переходящей в эйфорию, его манеры становятся дурашливыми, речь бессвязной, взгляд блуждает. По мере всасывания средства в кровь вышеописанные симптомы проходят, веселость сменяется полной апатией. Человек делается безучастен, отвечает на вопросы с видимой неохотой, однако при этом вполне адекватен, сознание сохранено. Далее – примерно через два часа после инъекции – наступает фаза полной парализации воли. На этой стадии испытуемый, по-прежнему находясь в полном сознании, способен выполнить любой отданный ему приказ – вплоть до убийства, членовредительства или самоубийства.
Дозировка препарата рассчитывается на килограмм веса и, как правило, составляет от двух до трех куб. см.
Антидота не выявлено.
Психологических возможностей противостоять воздействию препарата нет.
Исходя из вышесказанного, следует считать «прививку альтруизма» чрезвычайно опасным изобретением.
Человек, сидящий в машине, находится изначально в проигрышном положении в сравнении с тем, кто снаружи, но ярость придала мне силы. Я чудом ухитрилась провести контрприем и оторвать руку врага от своей ключицы. Я выскочила из автомобиля, разъяренная как фурия. Полезла в карман за нунчаками, выхватила их... Но... Правильно говорят: если обнажаешь оружие, должен ни секунды не сомневаться, что применишь его. И действовать без промедления. А я... Я на секунду дрогнула. Костя стоял передо мной такой красивый и улыбался. Он, казалось, вовсе не собирался со мной драться.
– Хватит разборок, – миролюбивым тоном молвил Константин. – У нас с тобой очень мало времени.
– У нас с тобой?! – воскликнула я. – И ты смеешь это говорить?!
– Ты что, до сих пор не поняла? Мы играем в одной команде.
Я просто опешила:
– Да как только у тебя наглости хватает?! После того, что ты там, в подвале...
– Лиля. Это была лишь игра, – терпеливо повторил он.
– Я тебе не верю.
– Веришь не веришь, нам надо отсюда уматывать. Давай ключи!
– Ага, и ты отвезешь меня прямо в лапы Арсению Арсеньевичу.
– Давай ключи! – прошипел он. – Быстро! Ты что, не слышишь?!
От дома доносился топот ног. Видимо, охранники, вырубленные мной, очнулись.
Я протянула Косте ключи от машины. Была не была! Какая разница: сам он отвезет добычу в лапы седому карлику или меня схватят телохранители директора.
Мы впрыгнули в автомобиль. Анжела весь наш разговор просидела в машине. Кажется, она совсем не боялась и воспринимала происходящее, как телесериал, вдруг случившийся наяву – ей было интересно.
Костя нажал на газ. С визгом шин иномарка вылетела на подъездную дорожку.
Я оглянулась и увидела, как к нам бегут двое очухавшихся охранников. По их лицам струилась кровь. В руках зажаты бесполезные в данном случае газовые пистолеты.
Мы вихрем пронеслись по саду. Ворота особняка были закрыты.
– Держитесь, девочки! – выкрикнул Костя, поддал газу и въехал капотом в самый центр ворот. Удар! Послышался скрежет мнущегося металла. Подушки безопасности каким-то чудом не сработали – ворота распахнулись настежь.
Ура! Мы оказались на территории поселка. Я оглянулась. Нас никто не преследовал. На лице Анжелы, сидящей сзади, были написаны восторг и азарт. Кажется, происходящее нравилось юной барыньке. Она явно воображала себя героиней боевика.
Теперь оставалось преодолеть шлагбаум на выезде из поселка – но по сравнению с коваными воротами это препятствие представлялось мне ерундой. И правда: завидев наш бешено мчащийся автомобиль с покореженным капотом, сторож счел благоразумным сам поднять шлагбаум.
Мы вылетели на дорогу. Мимо нас понесся весенний лес: высоченные сосны и неумолчный щебет птиц. Я перевела дух.
Константин сидел за рулем невозмутимый и сосредоточенный. Машина легко ему подчинялась. Бензина и покрышек он не жалел. По извилистой трассе мы мчались со скоростью сто пятьдесят километров в час, только погромыхивал поврежденный капот.
– Что происходит, Костя? – тихо спросила я.
Я не понимала, кто он: враг, друг? Я совсем запуталась. Не знала, куда мы едем: прямо в лапы к седому карлику? Или в милицию? Или, напротив, убегаем куда глаза глядят?
– Потом, – сквозь зубы процедил кадровик. – Сейчас некогда. Я все тебе расскажу потом.
– Тогда скажи: куда мы едем?
Он по-прежнему был немногословен.
– Увидишь. Но, уверяю тебя: я играю на твоей стороне. Я твой друг.
– С каких пор?
– Всегда, – тихо молвил Константин, оторвался от дороги и заглянул мне в лицо. Я готова была поклясться, что в его взгляде светилась любовь. – Неужели ты не поняла? Я был твоим другом всегда.
Смущенная любовным огнем, которым сияло его лицо, я отвернулась и пробормотала:
– Следи за дорогой.
– Да, – усмехнулся Костя, – сейчас не время для чувств-с. Давай определимся, что делать. Ты лучше меня знаешь Кирсановку и окрестности. Нам нужно уединенное место, подъезды к которому просматриваются издалека.
– Зачем?
– Мы выручаем твоего сына, ты забыла?
...Мы остановили машину на Хмельном холме. Он находился в десяти километрах от Кирсановки и был любимым местом отдыха горожан – тех, кто имел машины или хотя бы мотоцикл. О популярности возвышенности свидетельствовали многочисленные следы кострищ и кучки пустых бутылок и банок. Местечко совсем неприглядное и даже жутковатое. Зато с холма просматривалась вся территория на многие километры вокруг: необозримые поля, уже кое-где зеленеющие, и перелески. Недалеко вилась речка Кирсановка – обычно ее курица вброд перейдет, но по весне она разлилась и неслась бурным потоком. Соединял берега реки деревянный подвесной пешеходный мостик. Сейчас вода подступила прямо к доскам.