– Дмитрий Миронович, у меня тоже есть сын. Его зовут Максимка, ему три годика, он сейчас болеет...
Ни единой эмоции не отразилось на его налитом кровью лице. Лишь буркнул:
– Ты на жалость не дави. Сядь. Не маячь.
«Да, Лилия Леонидовна, – пронеслось в голове, – похоже, ты пропала».
Я покорно опустилась на разлапистый, в позолоте стул и упрямо произнесла:
– Только я все равно ни в чем не виновата.
И с изумлением услышала, как он буркнул:
– А кто тебя в чем винит?
– Как?.. – пролепетала я. – Но это ведь я... это у меня на тренировке... ваша жена скончалась...
– Ну, и что с того? – буркнул Димусик. – Ты-то здесь каким боком?
– А раз никаким, зачем тогда вы меня сюда привезли? – захлопала я глазами.
– Дело у меня до тебя.
Я просто ушам своим не верила. Машинально переспросила:
– Де-ло?
Он вдруг расхохотался:
– А ты что, решила, что я мочить тебя собрался? За Ленку?! Ну, ты даешь!
В этот момент его круглое лицо с приплюснутым носом и плотно прижатыми к голове ушами показалось мне самым прекрасным на свете.
Димусик же небрежно сказал:
– Пургу, что Ленка, типа, спортом перезанималась, мне тоже гнать пытались. Карлик седой ваш, директор, соловьем разливался: она у меня вроде неподготовленная была, а инструктор ей сразу ударную нагрузку, вот сердце и отказало. Полная чухня. Это моя Ленка-то неподготовленная?! Да она по дому всегда, как метеор, носилась. А то, что толстая – кому когда это мешало?
Уголки его губ печально обвисли, и Димусик тихо закончил:
– И чего я, дурак, ее в санаторий погнал?
Я уже обрела присутствие духа и теперь еле сдерживалась, чтоб не заплясать от счастья. Меня ни в чем не обвиняют! Мне ничего не грозит! Но все-таки непонятно, зачем я ему понадобилась. Я осторожно спросила:
– Дмитрий Миронович... Какое у вас ко мне дело?
И в полном недоумении услышала:
– Тебе бабки нужны?
Опять он меня поставил в тупик.
– В смысле? – промямлила я.
– Ну, бабло. Доллары, еврики, тугрики!
– Все равно не понимаю.
– Щаз поймешь. Я хочу, чтоб ты мне помогла Ленкиных убийц найти.
– Я? А как я могу их найти? – опешила я.
– Короче, слушай, что я думаю, Лиля. – Он тяжело поднялся, протопал по гостиной, вернулся в кресло. – Ленкину смерть я прощать не намерен. Но менты все на несчастный случай списали и чухаться больше не собираются. Значит, что мне остается, чтобы найти реально виноватого? Верно. Взять частного детектива. Но только ваш санаторий охраняют круче, чем любую крепость. И народ у вас там работает запуганный, ни с кем толком не перетрешь. Можно сутками головой об стенку биться и ничего не узнаешь. Тогда какой смысл в детективе? Тут я и подумал о тебе. Ты в этом санатории работаешь. Между людьми крутишься. Ты и выяснишь, что они с моей Ленкой сделали. Почему она умерла. Поняла?
Я ошарашенно молчала. Тогда он повторил уже с некоторой угрозой:
– В чем смысл темы, поняла?
– Да поняла, – растерянно проговорила я. – Но как я узнаю? Вам ведь не слухи нужны, факты. А у меня их нет. Сама до сегодняшнего дня считала, что это я в гибели вашей жены виновата.
– Слушай, Лиля. – Он вскинул голову. – Неужели ты действительно в это поверила?
– Своими глазами заключение о смерти видела, – пожала я плечами. – «Острый инфаркт, вызванный чрезмерной физической нагрузкой». Ваша жена ведь действительно, – я помялась, – не очень спортивная была. А я ее приседать заставляла, наклоны делать...
– Ох, Лиля, – вздохнул он. – Может, я бы тоже поверил. Если бы не одно «но». Ленка за день до своей смерти на все свои акции дарственную оформила.
– Какие еще акции? – опешила я.
– Ну, она весь свой капитал в акциях держала, – объяснил он. – В надежных. Если их в деньги обратить, там миллионов на пять. Естественно, баксов.
Ничего себе! А с виду такая простушка! Я уточнила:
– Вы сказали, ее собственный капитал?
– Ну да, – поморщился муж. – У нас с ней брачный контракт. И по нему все недвижимое имущество – ну, дом этот, квартира на Кипре, бунгало в Калифорнии – в случае чего мне отходит. А у нее свои средства, и распоряжается ими она по собственному усмотрению. Счета в банках, правда, там мелочь, тысчонок сто. Но главное – акции. И она их за день до смерти, все акции – заметь! – даже не продала, а подарила.
– Кому?
– Вот в том-то и дело. Я выяснил кому. Человека звать Модест Лапин. Стал я выяснять, кем этот Модест ей приходится? Пусть даже любовник – все равно моя Ленка ведь не дура все свои бабки ему отдать! А сегодня утром узнал: Лапин этот – двоюродный брат карлика. Ну, директора санатория. Сечешь?
– Ничего себе! – ахнула я.
– А ты мне про инфаркт, – хмыкнул вдовец.
...Может, конечно, я эгоистка, но судьба Елены Ивановны меня сейчас волновала меньше всего. Конечно, жаль, что дети остались без матери и тэ дэ, и тэ пэ. Но главным было, что теперь, после всего, что рассказал Димусик, меня уже никто не может ни в чем обвинить! Вдовец прав: у здоровых людей на пустом месте инфарктов не бывает. Значит, я со своими приседаниями и наклонами ни при чем. И смерть Елены Ивановны напрямую связана с теми миллионами, которые она своею рукой подарила какому-то Модесту. Кстати, своей ли?
Я поинтересовалась у вдовца:
– А эта дарственная, на акции, – она точно ее рукой подписана?
– Точно, – вздохнул Димусик. – Лена, оказывается, нашего нотариуса семейного в санаторий вызывала. Я с ним уже пообщался. Говорит, бледная была, и руки слегка дрожали, но вполне в здравом уме. Он заикнулся на тему: «А муж, мол, знает?», но Ленка его отбрила. Не лезь, сказала, не в свое дело. Эти акции ее личные, и распоряжается она ими по собственному усмотрению.