Ideal жертвы - Страница 40

Досадливо отшвырнул мобильник и повернулся ко мне. Все у него съежилось, и сам он будто стал меньше ростом.

– Уходим, быстро! – скомандовал мне тренер с двадцатилетним стажем. – Домашняя полиция сюда идет.

Долго уговаривать меня не пришлось. Теплота, благодарность (и желание) сменились жалостью к Емельяну и легким презрением. На устах вертелось что-то саркастическое, но я не стала добивать бедного подкаблучника, только в очередной раз подумала, что хватит. Пожалуй, это свидание у нас с ним действительно было последним.

Я принялась не спеша одеваться, а Пугачев носился колбасой по комнате отдыха и кабинету, лихорадочно запихивая в шкаф постельные принадлежности, складывая диван и уничтожая прочие следы моего здесь пребывания. Я не стала его целовать на прощание или шептать нежности – явно ведь человеку не до меня. Просто вышла из директорского кабинета, и все.

Мне опять стало грустно – и за него, и за себя тем более. Энергия, которой зарядил меня было Емельян, испарилась.

...Дождь закончился, но лужи, естественно, никуда не делись. В нашей Кирсановке они полностью высыхают только на десятый день после дождя – при условии, что стоит несусветная жара.

Ноги у меня мгновенно стали сырыми, и я решила все-таки поехать к себе в Березовку на частнике, тем более что пятьдесят рублей при астрономических масштабах моего долга меня явно не спасут. Однако мое благое намерение поскорее добраться до дома опять не сбылось.

Завернув за угол, я лицом к лицу столкнулась со своей лучшей подругой Машкой.

Наш городок – вообще подобие коммунальной квартиры. Мне даже странно слышать, как столичные жители жалуются, что порой годами не видятся с друзьями. В Кирсановке, с ее пятьюдесятью тысячами населения и не захочешь кого-нибудь лицезреть – а все равно случайно встретишь, на улице, в парке или в магазине.

– О! Какие люди! – воскликнула при виде меня Машка. – Каким ветром занесло тебя в нашу дыру? Из ваших-то райских кущ?

Конечно, Машка узнала – слухи по нашему городку разносятся мгновенно – что я получила «элитную» работу в «элитном» санатории. И естественно, сразу начала мне завидовать. Одна ее приветственная реплика чего стоит...

Говорят, что женщины заводят подруг для того, чтобы было кому завидовать. И чтоб одновременно имелся рядом человек, который испытывает зависть по отношению к тебе. Дескать, когда тебе завидуют – это просто приятно. Считается, если у тебя нет завистников – значит, ты ничего не достиг. Ну, а когда чувствуешь зависть ты сама к кому-то – это помогает тебе совершенствоваться, к чему-то стремиться, становиться лучше.

Если утверждение, что подруги нужны для взаимной зависти, правда, то в случае с Машкой оно верно только наполовину. Я никогда ей не завидовала. Вот ни разу, ни чуточки!..

А моя подруга, напротив, завидовала мне всегда, по каждому удобному и неудобному случаю. Завидовала и тому, что я ростом выше и грудь у меня больше, чем у нее. И тому, что я у мужиков пользуюсь большим успехом, чем она (и это тоже правда). В свое время Машка исходила завистью по поводу наличия у меня приставучего Коляна. А потом – по поводу Юрика.

А когда Юра исчез, наградив меня дитем – тоже завидовала (как же, я уже родила, у меня есть маленький, а у нее еще нет). И моя работа в спорткомплексе ей покоя не давала (якобы очень престижная), и мои отношения с женатиком Емельяном... Теперь она, наверно, вся извелась, что меня трудиться в «Ариадну» взяли, на сумасшедшую зарплату... Да уж, действительно, мой заработок оказался воистину сумасшедшим – тридцать тысяч «зеленых» долга...

Однако надо отдать Машке должное – она ни разу не пыталась кинуть мне подлянку. Никогда со мной не соперничала: ни одноклассников не отбивала, ни Коляна, ни Юрика, ни, тем более, Емельяна Петровича. Может, виновата в том ее слишком уж заниженная самооценка – а, может, врожденная порядочность. Или просто боялась мне дорогу перейти. Не знаю. Во всяком случае, проблем у меня никогда с Марией не было, и терок с взаимными обвинениями мы с нею ни разу не устраивали.

И, несмотря на завидки, всегда, когда нужно, Машка мне помогала. Никогда не отказывала, все время шла навстречу. В юные годы перед моей мамой алиби мне создавала. В эпоху жития с Юриком по первому моему требованию исполняла роль жилетки, в которую я выплакивала свои горести. После того, как благоверный слинял – никогда не отказывалась с Максимкой посидеть. И денежкой завсегда меня выручала... Когда я вспомнила о деньгах, меня аж в краску бросило.

Я же Машке пять тысяч должна! Со своим санаторием совершенно про это забыла! Когда десятку от Константина получила – весь аванс растратила: маме на хозяйство оставила, и с Максимушкой мы в парке и в кафе погуляли, и – главная статья расходов! – прикупила себе кое-каких вещичек, чтобы не выглядеть в глазах кадровика Кости и столичных отдыхающих совсем уж провинциалкой. Ну, а Марии свой долг так и не вернула.

Поэтому я приняла теперь самый покаянный вид:

– Машенька, прости меня, склеротичку старую, никак не могу до тебя доехать, денежку отдать! Совсем меня события закрутили! – Машке мое смирение весьма понравилось, и я, не давая ей опомниться, предложила: – С меня кофе с пирожными или бутылка, смотря чего тебе больше хочется, причем прямо сейчас. – Бедный мой Максимка, никак я не доберусь сегодня до моего сыночка!

Подруга моя, надо отдать ей должное, девушка незлобивая, поэтому она повелась на мои извиняющиеся речи и мечтательно протянула:

– М-мм, а у Самвела «Тирамису» вкусненькие... И «Черный лес»... Да и «мартини» там правильный подают... А бутылку совместить с пирожными нельзя?