Ideal жертвы - Страница 23

...

9.00 – завтрак.
10.00 – консультация терапевта
11.00 – занятия (аэробика)
12.00 – доктор Старцев (психолог)...

...Отец, провожая меня, напутствовал: «Не теряй, Бэлочка, ни минуты. Постоянно присматривайся, запоминай, учись, впитывай...»

Что ж, иронично подумала я, завтрак прошел не без пользы. Я усвоила, что элита нынче ходит в костюмах-размахайках и болтает с такой скоростью, что нам, простым людям, и словечка вставить не удается... Чему-то меня научат консультация терапевта и занятие аэробикой (первое в жизни)?

Однако врач (с многообещающей фамилией Нобель) оказалась вполне адекватной теткой. Расспросила, осмотрела, назначила анализы... Впрочем, не дожидаясь их результатов, написала заключение: «Практически здорова. Нагрузки средней и высокой интенсивности». С этой бумаженцией я и направилась на тренировку. Занимались здесь, оказывается, не в группе, а тет-а-тет с инструктором. Мою тренершу звали Марьяной – и она мне не понравилась чрезвычайно. Вся какая-то скользкая, услужливая: «Да не желаете ли вы?.. Да не будете ли так любезны?..» А глаза при этом – равнодушные и злые. И я для себя решила: в следующий раз надо обязательно записаться к той новенькой, о которой говорила Катюха – к Лиле.

Зато следующий пункт в моем списке – доктор Старцев... Он меня просто поразил.

Я очень тяжело схожусь с людьми. Да что там: я их даже боюсь. Каждый человек, считаю я, заботится лишь о себе любимом и заинтересован исключительно в личном благополучии. Мне легко лишь с маленькими детьми – вот те распахнуты всему миру, и смеются искренне, и радуются тебе не потому, что им что-то от тебя нужно, а от души. А взрослые – каждый из них преследует исключительно свои цели.

Но доктор Старцев... Может, это, конечно, профессиональное, или он просто замечательный актер. Едва я вошла в его кабинет, как он вскинул на меня угольки своих темно-карих глаз, и приветливо улыбнулся, и усадил меня в кресло, и отправил медсестричку за чаем (и ведь как-то узнал, почувствовал, что люблю я именно черный, обязательно с кружочком лимона)... Я не скажу, что пропала (вообще не люблю этого глупого, из фальшивых женских романов, слова). Но мне сразу стало так легко-легко. И отчего-то захотелось рассказать доктору и про то, как мне бывает грустно, когда я поздними вечерами возвращаюсь домой на электричке – всегда одна... И как мне всю жизнь не хватало отца. И как он вдруг, когда я стала уже совсем взрослой, появился – и своим появлением создал в моей жизни, кажется, еще больше проблем...

Доктор же вышел из-за своего стола. Приблизился ко мне. Ненавязчиво, но уверенно коснулся моего плеча. И неожиданно озвучил ровно ту мысль, что крутилась в моей голове:

– Бэла! У меня такое ощущение, что мы с вами знакомы очень давно...

И от этих слов мне стало еще легче и веселее.

...Впрочем, больше никаких вольностей доктор (Георгий Семенович – именно его, поняла я, Катюха за завтраком и нахваливала) себе не позволил. Вернулся за свой стол и начал задавать обычные медицинские вопросы: сколько мне лет? Чем болела? Давно ли у меня проблемы с весом? Чем болели родители? Я машинально отвечала. Про отца сказала, что он с нами не жил и о его болезнях я не знаю, и что теперь он вроде бы здоров и успешен. А когда врач закончил заполнять медицинскую карту – закрыл и отложил ее в сторону – то удивил меня снова. Вдруг произнес:

– Бэла! Вы ведь дочь Ивана Малыгина, я правильно понимаю?

– Правильно, – буркнула я.

– Это... тот самый? – не отставал Старцев. – Владелец заводов, газет, пароходов?

Похоже, слава об отцовских миллионах широко шагала по стране.

И я не без некой гордости кивнула:

– Да.

– Но вы работаете воспитателем в детском саду... – задумчиво произнес доктор. – Полагаю, это своего рода вызов?

Ну, тут уж он ошибается. Я едва не ляпнула, что место директора в каком-нибудь из своих филиалов папаня мне и не предлагал, но в последний момент удержалась. С чего это я буду признаваться в том, что на самом деле бедна, как церковная крыса? Пусть Старцев считает меня одной из них. Из богачек. И я с умным видом кивнула:

– Да, Георгий Семенович, это мой осознанный выбор. Потому что делать из детей умных людей не менее интересно, чем делать деньги.

– Вы правы, абсолютно правы, – с готовностью кивнул доктор. И добавил: – К тому же, я догадываюсь, вам с детьми общаться проще, чем со взрослыми...

Я вздрогнула: как он почувствовал, что малышня действительно моя единственная отдушина?

Старцев продолжал:

– Но вы знаете, я давно пришел к выводу, что взрослые – они на самом деле такие же дети! Беспомощные, искренние, любящие. И нужно лишь сделать определенное усилие, чтобы вытащить их добрые качества из-под защитного панциря.

Я в изумлении смотрела на него. Далеко же наш разговор ушел от сбора анамнеза и медицинских назначений!

А доктор вновь резко сменил тему. Внимательно, ласково посмотрел на меня и произнес:

– Знаете, что я еще понял? Вам нужно обязательно научиться танцевать.

– Что-о? – опешила я.

– Танцевать, – повторил он. – Причем я не современное дерганье, конечно, имею в виду. Вальс. Танго. Фокстрот. Вы ведь никогда танцами не занимались? А если занимались – то быстро бросили, верно?

И снова не в бровь, а в глаз.

Я безумно с раннего детства была влюблена в роскошные платья, и танцевальные туфли на каблучках, и элегантных, в черных фраках, кавалеров... Мама даже водила меня, девчонку, в секцию бальных танцев, и это стало чуть не самым большим разочарованием в моей жизни. Потому что в нашей группе на двадцать девиц оказалось всего трое мальчишек. И доставались они, естественно, самым пробивным, самым гибким и самым стройным. А я была закомплексованным, робким, неповоротливым бочонком. Вот и танцевала всегда одна, в последних рядах – но только разве вальс можно исполнять в гордом одиночестве?.. А потом меня из секции и вовсе попросили. Преподавательница сказала маме – причем в моем присутствии: